— Одну минуточку, — вновь попросила слова радистка Кэт. — Мне кажется, что гибель Курских таит в себе еще немало загадок. Точнее, не сама гибель, а то, что за нею последовало. Константин Филиппович, можно вам задать еще пару вопросов?

— Ну естественно, — самоуверенно ответил Гераклов. — Мне нечего скрывать от своего народа!

— Насколько я поняла, Евтихий Федорович в беседе с вами интересовался тем, как жили Курские и их маленькая дочка. — Политик кивнул. — A мне хотелось бы узнать, что было сразу после их исчезновения. Может быть, вы, как сосед, что-то видели и что-то слышали? Итак, утром к вам прибежала Вероника и сказала, что ее родители исчезли…

— Ну да. Я первым делом позвонил в милицию, и она довольно скоро приехала. Сотрудники опросили Веронику, меня, других соседей и уехали. A потом, минут через двадцать, приехали какие-то люди на «Жигулях» и взломали дверь квартиры Курских. Когда я стал возмущаться, то их главный предъявил мне «корочку» сотрудника КГБ и велел убраться с лестничной площадки. Но я сквозь глазок увидел, как они выносили оттуда какие-то бумаги, а потом опечатали дверь. Я еще подумал, что это было связано с научной деятельностью профессора Курского…

— Как опечатали — штампом КГБ? — удивился адмирал.

— Да нет, в том-то и фокус, что это была печать городской прокуратуры! — воскликнул Гераклов.

— Ну понятно — Рейкин и Железякин действовали совместно, — сказала Кэт. — Им нужно было вынести из квартиры документы, и прежде всего не столько даже научные изыскания профессора, сколько свидетельство об удочерении Вероники.

— Погодите, господа, — встрял Серапионыч, — но ведь Вероника Николаевна сказывала, кажется, что нашла свидетельство у генерала Курского, не так ли?

— Это была фотокопия, — подала слабый голос Вероника. — Должно быть, родители еще раньше передали ее дяде, на всякий случай.

— Да, этого люди Разбойникова не учли, — заметила Кэт. — Но мы, кажется, опять отвлеклись. И долго еще квартира стояла опечатанной?

— Пару недель, — подумав, ответил Гераклов. — Потом генералу Курскому, как единственному наследнику и опекуну Вероники, разрешили забрать вещи и мебель, а вскоре там поселились другие люди.

— Константин Филиппович, вы были на похоронах Курских? — продолжала расспросы радистка.

— Да, конечно, был.

— И ничего необычного там не заметили?

— Да нет. Народу было немного, но присутствовал Разбойников и даже произнес речь — мол, партия сделает все, чтобы найти преступников. Кто же мог знать, что он сам их и прикончил!

— Трупы были сильно изуродованы?

— Должно быть, сильно, так как их лица были прикрыты.

— Вот еще загадка, — вдруг сказал доктор Серапионыч, — где находились трупы до похорон? Ведь ко мне в морг их не привозили…

— Да, сплошные загадки, — сокрушенно покачал головой адмирал, — и на большинство из них мы уже, скорее всего, ответа никогда не получим. Поэтому давайте поговорим о том, что нам сейчас более-менее ясно… Катерина Ильинична, на чем я остановился?

— На том, что Вероника попала к своему дяде-генералу, — напомнила радистка.

— Да. И тут перед Разбойниковым встала та же проблема, что и пятью годами раньше — ведь квартира генерала Курского находилась в центре города, неподалеку от Грымзиных. И тогда по инициативе Горсовета (естественно, с подачи Разбойникова) знатному земляку и Герою Советского Союза был выделен двухэтажный особняк за городом. Как мы теперь знаем, раньше этот особняк принадлежал известному ведомству и был нашпигован аппаратурой, позволявшей наблюдать и за генералом, и за его племянницей. И все эти годы, вплоть до своего ареста в августе девяносто первого, Разбойников регулярно бывал у Курского и следил за дальнейшей судьбой Вероники. В той части моей беседы с Александром Петровичем, которая не уместилась на пленке, он подробно и со смаком рассказал, что хотел сделать из Вероники авантюристку и развратницу и поощрял все ее дурные наклонности — подбрасывал ей скабрезные журнальчики, фаллоимитаторы и даже антисоветскую литературу, и все для того, чтобы господин Грымзин, если он все же когда-нибудь найдет дочку, ужаснулся и отказался от нее.

— Как же он меня ненавидел! — вырвалось у Грымзина.

— И даже больше, чем меня, — не без доли ревности добавил Гераклов. — Вы в расстрельном списке стояли вторым, а я — лишь третьим.

— У меня сложилось впечатление, что он ненавидит все человечество как таковое, — вздохнул Серапионыч.

— Но, к счастью, с Вероникой он просчитался, — продолжал адмирал Рябинин. — Конечно, жизнь в уединенном особняке с замкнутым дядей-генералом и его змеей Машкой, да и общение с товарищем Разбойниковым — все это отложило свой отпечаток на ее характер и образ мыслей, но далеко не в том смысле, как товарищ Разбойников мечтал.

— Я искренне раскаиваюсь во всех своих заблуждениях, — приподнявшись на диване, еле слышным голосом сказала Вероника.

В кают-компании ненадолго воцарилось молчание.

— И что же это получается? — нарушил тишину Гераклов. — Похищен ребенок, два человека зверски убиты — и никто не виноват, как будто так и надо?!

— A что тут сделаешь? — возразила Кэт. — Чекисты и коммунисты умели прятать следы своих преступлений. К тому же Разбойников сам себя наказал — думаю, ему за побег еще лет пяток накинут. A Рейкин и Железякин пред земным судом уже не смогут предстать.

— Разве что в следующей инкарнации, — мечтательно добавил Константин Филиппович.

ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ — СУББОТА

В субботу утром «Инесса Арманд» снялась с якоря, а уже около полудня грациозно причалила к Кислоярской пристани. Встречали ее в основном окрестные бомжи и прочая праздношатающаяся публика. Но не только — среди встречающих была и некая высокопоставленная персона, а именно старший помощник Президента майор Cелезень.

— Екатерина Ильинична, объявляю вам благодарность за успешно проведенное дело! — рявкнул майор, едва радистка Кручинина спустилась с трапа. И уже обычным голосом добавил: — Вас ожидает новое ответственное задание — позавчера Президент подписал указ о вашем назначении директором государственного радио.

— Правда? — обрадовалась Кэт. — Знала бы, так попросила адмирала плыть быстрее…

— Тише едешь — шире морда, — со смаком произнес свой любимый афоризм майор Cелезень и, галантно подав даме руку, удалился с нею в президентский «Мерседес».

Адмирала Рябинина, к его немалому удивлению, встречала Надежда Чаликова.

— Наденька, ну как это вы успели раньше меня? — вопросил он, не забыв, однако, поцеловать ей ручку.

— Да вот вырвалась на недельку из Москвы, чтобы поучаствовать в открытии мемориального музея Василия Дубова, а открытие-то отложили! — громко ответила Надя, а затем, понизив голос, добавила: — Но это, конечно, официальная версия.

— A неофициальная? — оглянувшись вокруг, поинтересовался адмирал. — Кстати, что там с этими пиратами Лукичом и Степановной? A то по радио передавали, что вы их как будто съели.

— Что?! — вытаращила глаза Надя, а потом громко расхохоталась.

— Привет, сестричка! — К Наде подбежал Егор. Они расцеловались, а затем юный путешественник побежал назад к трапу, по которому Грымзин и Серапионыч осторожно спускали Веронику.

— Да, нет, Василий… Евтихий Федорович, я их просто элементарно прошляпила, — созналась Надя. — Кажется, они сколотили плот и ночью уплыли не знаю уж куда. A я, когда убедилась, что их на острове нет, то переплыла на берег, шкуру сложила в чемодан, прошла пешком километров пятнадцать до Прилаптийского шоссе и на попутке прибыла в Кислоярск. — Надя огляделась вокруг и, увидев, что поблизости никого нет, продолжила, еще более понизив голос: — Случилось самое худшее — на вас объявлен розыск как на обвиняемого в убийстве Железякина. И я боюсь, что маска адмирала Рябинина — не слишком надежное укрытие.

— И что же делать? — помрачнел адмирал.

— Я уверена, что скоро все выяснится и с вас снимут это бредовое обвинение, но пока нам с вами надо исчезнуть. Поселимся где-нибудь в глуши и будем там жить…